Пика Александр Иванович (1951 — 1995) — кандидат социологических наук, заведующий лабораторией этнической демографии Центра демографии и экологии человека Института проблем прогнозирования РАН. Александр Иванович Пика родился 1 января 1951 года в г. Ворошилове (Уссурийске) Приморского края. В 1968 г. закончил среднюю школу в г. Черкассы на Украине. С 1969 по 1971 год служил в армии. С 1972 г. учился на историческом факультете МГУ им М.В. Ломоносова, после окончания в заочной аспирантуре кафедры этнографии МГУ. В 1992 г. А.И. Пика стал инициатором совместного Российско -Американского проекта «Социальные изменения на Севере:  Американская Аляска и Российский  Дальний Восток». Погиб в 1995 г., проводя исследования на Чукотке в рамках российско-американского проекта. Во время экспедиционных работ байдара, на которой находились Александр Пика, трое американских исследователей — Стивен Макнаб, Вильям Ричардс и Ричард Кондон и пятеро местных жителей затонула в бухте Провидения, все, кто был на её борту, погибли.

Печатается по: Пика А.И. Неотрадиционализм на Российском Севере: идти в будущее, не забывая прошлого. // Социологические исследования. 1996, 11: с. 47-55. 

Государственная политика тотальной принудительной интеграции/ассимиляции бывшего СССР в отношении малочисленных народов Севера России, в основе которой лежала известная концепция «некапиталистического пути развития ранее отсталых народов», пришла к печальному завершению. Нынешняя –  лишь на словах провозгласила отход от старых принципов и не выдвинула никаких новых. В последнее время в несколько урезанном виде продолжалась традиционная политика «государственного патернализма». Центральными государственными органами (Государственный комитет РФ по вопросам развития Севера, специальные комиссии и комитеты бывшего Верховного Совета РФ) осуществлялся лишь ограниченный административный (но не правовой) контроль за ситуацией с целью не допустить особо одиозных притеснений малочисленных народов на местах или исправить положение, если такое было допущено. Проводились многочисленные научные конференции, совещания, съезды, фестивали. Но не было принято никаких реальных мер по предоставлению народам Севера того, чего они требовали сами и на что ориентирует опыт арктических стран и международные правовые стандарты – предоставление малочисленным народам особого национально-правового статуса, предоставление им прав на землю и ресурсы, возвращение «огосударствленного» этнического имущества (олени и проч.), помощь в формировании системы самоуправления в общинах и на этнических территориях. Поэтому, скорее всего, процесс так называемого «возрождения народов Севера», их разумная и конструктивная политическая активизация, в настоящее время переживает спад в сравнении с прошедшими годами (1987-1991). Люди в поселках и в тундре разочарованы, не видят перспектив, возмущены теми, кто этими хозяйствами продолжает управлять. Растет апатия, пьянство, ухудшается криминальная обстановка, формируются бытовые негативные межэтнические стереотипы, зреет национализм.

Прежняя политика в отношении народов Севера в бывшем СССР была принципиально неверной, но, по-своему, логичной, последовательной и сильной, так как опиралась на четко сформулированные открытые принципы. Нынешняя же непоследовательна и слаба именно потому, что «беспринципна» – неясно на какую концепцию она опирается, куда ведет. Поэтому именно сейчас ощущается острая необходимость в разработке стратегии, определении общественных ценностей, целей и путей их достижения, которые могли бы быть положены в основу государственной политики. Безусловно, в этой концепции должны быть провозглашены отказ от ассимиляторской модернизации культуры и образа жизни народов Севера, предоставление им правовой и экономической государственной протекции, свободы для самостоятельного развития экономики, культуры и самоуправления. В качестве основы формирования практических направлений новой государственной политики в отношении народов Севера, Сибири и Дальнего Востока предлагается концепция «неотрадиционализма». Ее основные предпосылки и положения таковы.

Как оказалось «помощь Старшего брата» сама по себе не гарантирует культурное, этническое и демографическое выживание малочисленных народов. Концепция «некапиталистического пути развития» объясняла, каким образом малые народы Севера оказались вместе с «революционным рабочим классом» (читай «тоталитарным государством») по одну линию фронта в борьбе со всем остальным человечеством. Но она не давала ответ малым народам на основной их вопрос — как выжить и сохранить свою этнокультурную самобытность и целостность в современном быстро меняющемся мире. В период перестройки и всеобщего пересмотра, ревизии философских и идеологических представлений догматы «некапиталистического пути» отнюдь не подверглись серьезной критике – о них попросту забыли за ненадобностью. Главный вопрос остается: на какой почве строить новую государственную общественную политику в отношении народов Севера в данный исторический момент и на перспективу – на почве «традиционализма» или «модернизации»? Чем различаются эти подходы?

Еще в 1920-е годы, в центральных государственных органах, среди ученых и практических работников определились два течения – «традиционалистов» и «модернизаторов».

Первые считали, что общественно-историческое развитие малочисленных этносов (и его темпы) есть дело самих этих этносов, государство должно лишь оберегать их хрупкие этнические структуры (культуру, среду обитания) от разрушающего внешнего воздействия, постепенно помогать им адаптироваться в более динамичном индустриальном обществе.

Вторые, что дело социально-исторического развития малочисленных этносов слишком ответственно, чтобы доверить его им самим. Они полагали, что социалистическое государство ради достижения великих общественных идеалов вправе («для их же блага») регулировать, изменять социокультурные институты и структуры малочисленных народов и весь их образ жизни по своему усмотрению. Этот спор между «традиционалистами» и сторонниками направленной социальной «модернизации» малочисленных народов продолжается доныне (например, «традиционализм» преобладает у ученых группы «Тревожный Север» в Москве и группы по защите прав национальных меньшинств в Санкт-Петербурге, а индустриальное модернизаторство и надежды на формирование у народов Севера своих «национальных отрядов рабочего класса» у ученых, возглавляемых профессором В.И. Бойко в Новосибирске).

«Традиционализм» в общественном сознании и государственной политике оставил после себя национальные (ныне «автономные») округа и память о «национальных» районах, «родовых» и «кочевых» Советах, более 120 правовых актов – декреты, указы, постановления, защищающие интересы и определяющие права северных народов, а также множество первоклассных научных и научно-практических исследований. «Модернизаторство» преобладало в 1930-1970-е годы – с ним связана насильственная коллективизация (и подавление вооруженного сопротивления отдельных этно-территориальных групп и общин народов Севера) в 1930-е годы, огосударствление их традиционной родовой и общинной экономики, массовое сселение мелких старинных поселков в 1960-е годы, политику перевода кочевого населения на оседлый образ жизни в 1970-е годы, разрушение традиционных этнокультурных институтов – религии, хозяйства, традиций, «русификация» школьного обучения и воспитания, введение интернатской (бессемейной) системы в средней школе. В этот же период в местах проживания и хозяйственной деятельности народов Севера бурно развивалась промышленность, велось строительство, прокладывались транспортные коммуникации и экстенсивно, некомплексно разрабатывались полезные ископаемые. Все это нанесло значительный ущерб северной природе, традиционным отраслям хозяйства и культуре народов Севера.

В период перестройки «модернизаторский» подход к народам Севера был подвергнут жесткой общественной критике. К «традиционалистским» же формам государственной политики, наоборот, было проявлено сочувствие и практический интерес (идеи воссоздания национальных округов, районов и поселков, возвращение родовых и семейных угодий, развитие индивидуальных и трудовых семейных форм хозяйства, восстановление Комитета Севера и др.). К этому тяготеют сейчас настроения и народов Севера.

Важно подчеркнуть,  что новый «традиционализм» не означает возврат в прошлое («назад в пещеры»). Это должен быть путь вперед, конструктивное развитие, но с особыми приоритетами применительно к ситуации, сложившейся в северных регионах и у народов Севера России. Новая социально-политическая концепция должна аккумулировать все лучшее из исторического опыта государственного управления малочисленными народами в России до 1917 года, включая «Устав об управлении сибирских инородцев» 1822 года М.М.Сперанского, который определил меру вмешательства государства и администрации на местах в традиционное землепользование, самоуправление и судопроизводство северных народов, характер их взаимоотношений с русскими поселенцами в Сибири, меры государственной протекции и помощи этим народам. Следует более внимательно изучить и применить на практике некоторые, наиболее подходящие меры из тех, что пытался провести в жизнь Комитет Севера при Президиуме ВЦИК в 1920-30-е годы — в это время велась активная и подлинно новаторская работа по созданию национальных/этнических органов местного и территориального самоуправления народов Севера: создавались родовые оседлые и кочевые советы, туземные районные советы и их исполнительные комитеты (существовавшие параллельно территориальным органам власти), функционировали (с 1927 г.) туземные судебные органы. Все это, к сожалению, продолжалось очень короткое время и не получило должного развития в 1930-е годы. Важно также поддержать новые, недавно возникшие формы общественного самоуправления, политической, социальной и экономической активности народов Севера в лице региональных ассоциаций и общероссийской Ассоциации Народов Севера России. А также использовать опыт зарубежных приполярных стран и международные правовые принципы.

Новый курс должен означать отказ от устаревших идеологических догм, от государственного патернализма, суть которого заключалась в том, что финансовая и материальная помощь из государственных централизованных фондов оказывалась не самим народам Севера, а многочисленным министерствам и ведомствам. Ею распоряжались далекие от нужд народов Севера руководители северных краев и областей. И хотя эта помощь почти не доходила до самих малочисленных народов, оседая в краевых/областных и окружных центрах, минимальное улучшение даже элементарных условий жизни народов Севера непременно обставлялось в виде «отеческой заботы государства», «грандиозных достижений и успеха», широко рекламируемых «специальных» мер государственной помощи и благотворительности.

Теперь ставится задача предоставления помощи малочисленным народам Севера «прямо в руки», а не через посредников. Эта помощь должна включать не только деньги и, где необходимо, материальное обеспечение из государственных фондов (это не главное), но также средства производства (землю, ресурсы и права). И все это – земельно-водные угодья, права приоритетного природопользования, права на долю от прибыли при разработке ресурсов недр, акции в денежных фондах, полученных за счет компенсационных платежей и др., следует передавать не государственным производственным структурам, в которых работают по найму представители из числа народов Севера (при таком подходе это будет очередная фикция, перекладывание денег из одного государственного кармана в другой), а непосредственно общинам, семейно-родовым группам, ассоциациям и конкретным людям. Основной целью новой политики должен стать переход к экономической самостоятельности и национально-территориальному (общинному) самоуправлению малочисленных народов, становление их как действительных субъектов социального, экономического и культурного развития.

Так как российская государственная политика в северных регионах в отношении малочисленных народов Севера будет направлена не на отдельные слои и категории населения (например, пенсионеров, многодетных и т.п.), а на целостные этнические общности, то безусловно важна опора на этнические традиции («традиционализм»). Вместе с тем, одной из главных задач такой политики не может не быть социально-экономическое развитие местной жизни, и значит наряду с традиционализмом такая политика должна содержать новые социальные, экономические, технологические идеи и практические меры. Кроме этого должен быть учтен опыт взаимодействия народов Севера с природной средой. Такой политике, в которой бы сочетались традиционные этнокультурные ценности, социальные институты и структуры народов Севера с новыми технологическими, экономическими и экологическими подходами к их развитию можно было бы дать наименование – неотрадиционализм.

Неотрадиционализм

В политическом отношении – это, как уже было сказано выше, обращение к историческим традициям Российского государства и СССР (до 1930-х годов) во взаимоотношениях с этими народами.

В экономике и экологии – отказ от обязательных государственных заготовок и контрактаций в отраслях хозяйства народов Севера (что уже фактически, но стихийно происходит), предоставление людям северных общин свободы выбора в формах природопользования и экономической деятельности (включая распоряжение произведенным продуктом), синтез традиционного природопользования, более широкого натурального потребления продукции традиционных отраслей хозяйства и, где – возможно – рыночных экономических отношений с опорой на помощь государства и получения компенсаций от промышленной разработки ресурсов (за счет этого возможно развитие самими народами Севера предпринимательской деятельности в нетрадиционных отраслях хозяйства – обслуживание инфраструктуры своих же поселков, предоставление платных услуг приезжим, туризм и т.д.).

В социальном плане – это равноправное и конструктивное взаимодействие центральных государственных органов, новых этнических институтов общинного и родового самоуправления и общественных структур (ассоциаций, советов старейшин, общинных корпораций и пр.). В целом для управленческих и контролирующих государственных органов неотрадиционализм предполагает стремлениие к нахождению и поддержанию равновесия между:

1. целями экономического развития северной региональной промышленности и традиционного хозяйства северных народов;
2. требованиями экологической рациональности и необходимости щадящего режима природопользования;
3. задачами сохранения и развития этнокультурной самобытности народов Севера.

На общегосударственном политическом уровне неотрадиционализм означает приоритет Российского государства в решении проблем народов Севера, сохранение (а для нынешней ситуации и укрепление) особых отношений центральной государственной власти и малочисленных народов Севера в противовес более динамичным сегодня, но часто несправедливым и нестабильным, отношениям, возникающим между региональными структурами (местными советами, представителями администрации краев и областей, автономных округов) и этническими группами народов Севера.

Вопрос о том, кто осуществляет главную функцию социальной защиты малочисленных народов— центр или регионы – один из важнейших в полиэтничных обществах во всем мире. Существует нечто общее в решении этого вопроса в разных приарктических государствах – везде центральные органы государственного управления выступают в качестве главного законодателя, защитника и гаранта прав и выполнения различных договоренностей для малочисленных народов в их конфликтах с региональной и местной администрацией и промышленностью. Такое положение сложилось исторически – в США в так называемых «нижних штатах» на основе договоров, заключенных правительством США с индейскими племенами в XIX-XX вв. и ратифицированных Конгрессом США; на Аляске в силу того, что эта территория была приобретена правительством США у России, в результате чего здесь сложились особые юридические отношения между штатом Аляска и Конгрессом США (в том числе и связи с особой статьей договора 1867 г. об уступке Россией этой территории, по которому именно правительство и конгресс США брали на себя обязательство заботиться о коренных жителях Аляски); в Гренландии потому, что этот остров долго был колонией Датского королевства и, соответственно, местная администрация была полностью подчинена правительству метрополии; в Канаде также по причинам договоров и в немалой степени из-за ее особого положения в Британском содружестве наций, что стало причиной сохранения в ее законодательстве английских правовых актов (и в частности Королевской Прокламации 1763 года, устанавливающей некоторые права индейских племен).

В России также существовал приоритет государственных законов и политических решений над решениями местной сибирской администрации – сначала царских воевод, а затем губернаторов. Еще до завоевания Сибири, в 1558 году московский царь Борис Федорович Годунов (образованнейший человек своего времени и искусный дипломат), принимая «югорских князей» под свое покровительство, обязывался «жаловать и от сторон беречи (то есть охранять от других врагов – А.П.), под своею рукою держати». А взамен требовал дани – «с каждого человека по соболю». А после завоевания Сибири Ермаком одним из первых таких документов стала жалованная царская грамота 1568 г. местному сибирскому «князцу» Лугую, который признал власть московского государя и обязался платить ясак. Царь брал его под свое покровительство и запрещал сибирским воеводам «воевать его и племя его все, и людей, которые по тем шти (шести-А.П.) городкам живут». И впоследствии, уже в 60-70-е годы 17 в. именно царским решением объявлялись «заповедные зоны» (о чем сейчас очень просят народы Западной Сибири) и «заповедные товары»- купцам и торговым людям запрещалось ездить в поселки ясачных людей и даже въезжать в их волости, не разрешалось выменивать у них «государев ясак» (пушнину) и продавать им железо, оружие.

Такой же, или подобный взгляд на положение и роль центрального правительства и местных органов в политике к народам Севера преобладал и в Комитете содействия народам северных окраин при Президиуме ВЦИК в 1920-30-е годы.

Прямые отношения «центр-народы Севера» нужно создавать и укреплять, не довольствуясь лишь отношениями типа «центр-регион-народы Севера». Нецелесообразно и недальновидно для российского правительства оставлять проблемы малочисленных народов Севера в исключительной компетенции администрации краев, областей, округов. Чтобы этого не произошло необходима более активная социальная политика российского центра не просто в северных регионах, а именно на этническом уровне. Для этого центральные госорганы (на начальном этапе) должны демонстративно поддерживать и укреплять контактные структуры, представляющие народы Севера – ассоциации, фонды, национальные кооперативы, общества и проч. В значительной степени это уже делается. Однако эту помощь (включая ограниченные финансовые меры) необходимо регулировать также и в зависимости от позиций занимаемых теми или иными региональными/местными советами и ассоциациями в центрально-региональных конфликтах (например, в вопросе о поддержке общественными организациями и депутатами из числа народов Севера суверенизации своих «северных республик» и проч.).

На региональном уровне – это протекция и, если нужно, прямое демонстративное вмешательство для защиты интересов народов Севера в конфликты с региональными и ведомственными промышленными структурами. На этом уровне госучреждения могут обеспечивать оказание правовой, политической и частично экономической помощи.

На местном уровне – это политика учреждения и поддержки «этнических территорий», «зон приоритетного природопользования», поддержки моноэтничных общин с опорой на местные силы и инициативы. Именно сюда, на местный уровень, через голову регионов и контактных структур (ассоциаций, фондов и пр.) народов Севера должна поступать основная экономическая помощь из централизованных федеральных фондов (инвестиции, гранты, кредиты и др.).

В подходе к перестройке и развитию экономики, хозяйства и природопользования народов Севера неотрадиционализм вполне отвечает суровым реальностям современной ситуации. Экономика России вступила в переходный период – это медленное, противоречивое и трудное движение от командно-административных к рыночным формам регуляции. Сейчас экономическая жизнь повсюду, в том числе и на Севере, имеет черты как рыночные, так и командно-административные, не обладая при этом законченными характеристиками той или иной системы. Имеются также черты специфические, часто непредсказуемые, неожиданные и странные. Любой переходный период в экономике – несет с собой определенные экономические трудности, спад производства и хозяйственную дезорганизацию. Это является неизбежной «платой» общества за слишком долгую приверженность к неоправдавшей себя социально-экономической системе. Традиционные отрасли экономики, хозяйства и природопользования народов Севера в далеком историческом прошлом были независимы и самодостаточны. Но в последние десятилетия они оказались очень тесно связанными с экономикой регионов и всей страны. В настоящее время именно эта рутинная привязанность традиционных отраслей хозяйства народов Севера к ставшим чересчур привычным «рынкам сбыта» (государственные заготовительные организации) и к дешевым государственным источникам кредитования и материально-технического снабжения (госагропромовское лобби) стало причиной столь медленного и мучительного умирания северных совхозов и колхозов – этих прожорливых и вечно голодных динозавров социалистической экономики. Следует ли и дальше ждать и надеяться, что государство одумается и, жалея северян, начнет раздавать дешевые кредиты и усилит снабжение Севера? На какое-то время – да. но вряд ли на это можно надеяться в долгосрочной перспективе. Значит для того, чтобы выжить в этих трудных условиях нужно вернуться к тому, что давало крепость и устойчивость системам жизнеобеспечения народов Севера на протяжении тысячелетий их жизни без кредитов и снабжения извне. То есть вернуться к хозяйственным, экологическим, социокультурным традициям прошлого настолько – насколько это будет полезно для экономического выживания северных поселков в трудное переходное время. В условиях кризиса и углубляющейся дезорганизации навязанной Северу «строителями коммунизма», колхозно/совхозной системой производства и снабжения выиграют те народы, общины, родовые группы, которые первыми осмелятся выйти из этой «чужой игры» и начнут свою собственную серьезную экономическую политику с опорой на собственные силы. Для этого нужно будет вспомнить многое из того, что умели делать их отцы и деды, и что успели растерять и позабыть дети и внуки: ездить на оленях и собаках, когда вездеходы стоят без запчастей и горючего; уметь заготавливать впрок и подолгу питаться мясом и рыбой, не страдая от отсутствия хлеба и сахара; уметь строить переносные жилища, так как не будет денег и материалов на строительство домиков в тундре; уметь ладить со старшими и договариваться с соседями – мирно делить пастбища, родовые охотничьи и рыболовные угодья, для чего нужна «родовая мудрость», а не решение вышестоящего приезжего начальника. Сейчас вопрос заключается не в том нужно ли все это? А в другом – возможно ли это осуществить. Ведь люди так долго жили по приказу приезжих и ели привозной хлеб. Возрождение традиционализма в традиционных отраслях народов Севера в сложившейся ситуации это не некая либерально – гуманистическая выдумка этнографов, а суровая реальность, которой нет альтернативы. Важно использовать объективно складывающиеся тяжелые экономические условия на Севере не для жалоб, не для выпрашивания дотаций и ностальгии по прошлому, но для возрождения народных традиций во всех сферах жизни— в хозяйстве, природопользовании, внутриобщинных и семейных отношениях.

Неотрадиционализм предполагает возвращение коренных северян к своим исконным занятиям, которые могут их прокормить (охота, рыболовство, оленеводство, ремесла). Нарастание элементов «натурального» хозяйствования» в экономике России, преимущественно в сельской экономике, сейчас идет повсюду. К этому принуждает сама жизнь не только на селе, но и в крупных городах- например, возникший в последние годы «огородный пояс» вокруг Москвы – тоже «неотрадиционализм». В трудный переходный период в местах проживания и хозяйственной деятельности малочисленных народов Севера, в национальных северных поселках тем более не следует бояться и противостоять нарастанию элементов натуральной экономики, так как они прямо или опосредованно постепенно трансформируются в живую «этничность», стимулируют сохранение и возрождение культурной самобытности, национальных традиций, образа жизни, хозяйства и природопользования малочисленных народов.

неотрадиционализм, традиционализм, самоуправление, самоопределение, 1990, Пика-А.И., Пика А.И., история, экономика, политика, округ, модернизация, традиционалисты, модернизаторы, самоуправление, анализ, перестройка, традиционный, не традиционный 

Categories: Russian